Маленький оборвыш - Страница 8

Так я дошел до небольшой лавчонки, где продавалось варенье. На каждой банке была надпись с обозначением цены. Особенно соблазнительною показалась мне одна банка с вареньем из слив. На банке было написано: «18 пенсов за фунт». Я стал считать по пальцам и нашел, что 2 унции этого варенья будут стоить 2 пенса и 1 фартинг. Одного фартинга у меня, правда, не хватало, но все равно, я могу спросить себе просто на два пенса варенья. Два пенса – деньги хорошие, это не то, что какие-нибудь полпенса.

– Пожалуйте мне варенья из слив на два пенса! – повторил я самому себе и твердыми шагами пошел к дверям лавки. Но едва ступил я на порог, как получил удар по уху.

– Убирайся прочь! – крикнула старуха хозяйка. – Я уже минут десять слежу за тобой, дрянной воришка!

И с этими словами она захлопнула дверь.

Я был страшно раздосадован. Я бросился на улицу за камнем и хотел разбить окна гадкой лавчонки. Но в эту минуту меня поразил такой заманчивый запах, что гнев мой сейчас же исчез.

Запах выходил из соседней закусочной. Должно быть, там только что вынули из печи гороховый пудинг и масляные лепешки. Что было бы со мной, если бы я подошел к дверям закусочной, уже истратив на жалкую каплю варенья свои два пенса! Не колеблясь ни минуты, я вошел в закусочную и купил себе ужин: одну масленую лепешку, кусок горохового пудинга на полпенса и на полпенса печеного картофеля. Мне хотелось тотчас же приняться за ужин, но я слыхал, что на свете есть злые люди, которые подстерегают беззащитных детей и обирают их. Поэтому я завернул свой ужин в капустный лист, спрятал его за пазуху куртки, вернулся в свиной ряд и там с величайшим наслаждением съел все до последней крошки.

He скажу, чтобы я был вполне сыт. Нет, я мог бы съесть втрое больше, но всетаки ужин несколько утолил мой голод. Мысли мои опять перенеслись к маленькой Полли. Каково-то ей теперь?

Она не могла разговаривать со мной, но я видел, что ей очень неприятно, когда я плачу. Когда миссис Берк колотила меня, маленькая Полли обвивала мою шею ручонками и нежно целовала меня.

Мне стало так тяжело, что я решил пойти домой или хоть побродить около нашего переулка, пока кто-нибудь из соседей не расскажет мне, что у нас делается. Было уже совсем темно, и по дороге от Смитфилдского рынка мне встретилось мало прохожих. Я шел очень осторожно, осматриваясь по сторонам, и прятался в подворотни, когда мне казалось, что навстречу идет кто-нибудь похожий на отца или на миссис Берк. Но страхи мои оказались излишними, и я безопасно прошел уже половину Тернмиллской улицы.

Вдруг, не доходя саженей двадцати до нашего переулка, я наткнулся на одного из моих приятелей, Джерри Пепа, мальчика годами тремя-четырьмя старше меня.

Впрочем, не я наткнулся на него, а он на меня. Он бежал через улицу прямо ко мне и обнял меня обеими руками, как будто необыкновенно обрадовался мне.

– Джим! Милый друг! – крикнул он. – Куда ты идешь?

– Сам не знаю, Джерри, – отвечал я. – Хотелось мне сходить домой посмотреть…

– Разве ты не был дома? Не был с самого утра, с тех пор как убежал?

– Да, я целый день пробыл на улице. Что там у нас делается, Джерри? Не видел ли ты маленькой Полли сегодня после обеда?

Пеп не отвечал на мои вопросы.

– Если ты не был дома, так иди скорее! – сказал он, схватывая меня за ворот и толкая по направлению к нашему переулку. – Пойдем, пойдем!

Поведение Джерри показалось мне подозрительным..

– Я пойду домой, когда захочу, – сказал я и сел на мостовую. – Тебе нечего толкать меня, Пеп!

– Я тебя толкаю? Вот выдумал! С какой стати мне тебя толкать! Ты же сам сказал, что идешь домой! Стоишь ты, чтобы тебе оказывали услуги!

– Какие услуги, Джерри?

– Какие? Очень просто – какие! Там в переулке все ревмяревут по тебе' И отец, и мачеха, и маленькая Полли, даже слушать жалко! Ужинать без тебя не хотят садиться, а у них к ужину приготовлен огромный мясной пудинг с картофелем! Я и думаю: они тут убиваются, ждут своего любимого Джимми, а Джимми шатается по улицам, боится вернуться домой. Пойдука скажу ему, что бояться нечего. Вот и пошел. А ты валяешься себе на мостовой да думаешь, что я вру!

Я посмотрел прямо в лицо Джерри, и при свете газового фонаря лицо его показалось мне таким честным, что я перестал сомневаться. А между тем рассказ его был почти невероятен. Все обо мне плачут? Все с любовью говорят обо мне? Мясной пудинг стынет из-за меня? Я почувствовал угрызения совести, и даже слезы выступили у меня на глазах.

– Джерри, ты это правду говоришь? – вскричал я, вскакивая на ноги. – Ты уверен, что это правда? Потому что, ведь ты знаешь, как мне плохо придется, если ты сказал неправду. Ты знаешь, как она бьет меня и таскает за волосы!

– Чего там неправду! Все воют о тебе, точно весь дом горит, а отец хуже всех! Да если ты мне не веришь, войди в переулок: его голос слышен уже возле дома Уинкшип. Он повеситься готов от горя!

– А Полли? Что она? Здорова? Не сломала ли она себе какой-нибудь кости, когда я уронил ее с лестницы, не разбила ли носа в кровь? Не вскочила ли у нее на голове шишка?

– Ах, вот ты чего боишься! – весело сказал Джерри. – Полно, она совсем здорова! Когда ее подняли, она хохотала, как сумасшедшая. Ее схватили и понесли к доктору…

– Как! Зачем же к доктору, Джерри? Ведь, ты говоришь, она не ушиблась?

– Да разве я скаэал – к доктору? – проговорил Пеп, отворачиваясь от меня в смущении.

– Сказал, сказал, Пеп! Ты сказал, что ее понесли к доктору.

– Ну, так ведь я не сказал, зачем. Я только сказал, что, когда ее подняли, она хохотала. Ну, она так сильно хохотала, что они даже испугались, подумали, не больна ли она, и снесли ее к доктору.