Маленький оборвыш - Страница 16

– Или ты, может быть, ходил на базар и выдал нас? – спросил Рипстон.

– Никуда я не ходил, я все шел следом за вами. Дайте мне кусочек, будьте так добры! Если бы вы знали, как я голоден!

– А разве ты не знаешь, что красть нехорошо? – подсмеивался безжалостный Моулди, засовывая в рот последний кусок своего второго ломтя. – Как же ты хочешь, чтобы я кормил тебя ворованной едой? Ты еще, пожалуй, подавишься.

– Мы же решили, что всем будем делиться, – сказал я, видя, что мне не разжалобить Моулди.

– Да, конечно, я и теперь не прочь от этого, – возразил он. – Но ты хочешь есть с нами пудинг, а не хочешь с нами воровать. Так нельзя. Не правда ли, Рип?

– Да он просто, может быть, не понял, в чем дело, – заметил Рипстон, который был гораздо добрее своего товарища. – Если бы ему хорошенько все объяснить, он, может быть, и не сплошал бы. Правда, Смитфилд?

И Рипстон дал мне последний оставшийся у него кусочек пудинга. Что это был за кусочек! Никогда в жизни не едал я ничего подобного! Такой теплый, вкусный! А на ладони Моулди лежал на капустном листе дымящийся ломоть, из которого могло выйти по крайней мере десять таких кусочков.

– Так как же, Смитфилд?

Моулди уже подносил ко рту последний кусок. Рипстон знаком остановил его. Кто съест этот кусок? Все зависело от моего ответа.

А я со вчерашнего завтрака ничего не ел, кроме скудного ужина.

– Конечно, – смело отвечал я, – я бы не сплошал.

– Значит, теперь, когда ты знаешь, в чем дело, ты не станешь плошать?

– Не стану.

– Ну, и отлично. Дай ему этот кусок пудинга, Моулди. Он, кажется, ужасно голоден.

– Нет, постой, – возразил Моулди. – Я не буду есть этот кусок, – он спрятал его в карман куртки, – но пусть Смитфилд прежде заработает его и докажет, что говорит правду. Пойдем.

Мы пошли назад в Ковентгарден. Я держался поближе к тому карману Моулди, где лежал пудинг, и не отставал от товарищей.

Когда мы подошли к рынку, Моулди огляделся кругом.

– Видишь там ларек… между столбами, где стоит человек в синем переднике? – спросил он меня. – Там расставлены корзины с орехами.

– Вижу.

– В первой корзине миндальные орехи. Иди туда, мы подождем тебя здесь.

Я понял, чего требовал от меня Моулди. Он хотел, чтобы я пошел и наворовал из корзины орехов. Я уже решил, что приобрету себе порцию пудинга во что бы то ни стало, и не колебался, хотя сердце мое сильно билось, пока я подходил к ларьку. С этой стороны ларек был завален грудами цветной капусты и зелени.

Подойдя поближе, я понял, что мне нужно обойти его кругом и приблизиться к орехам. Я притаился за грудой капусты; продавец орехов разговаривал с покупателем, повернувшись ко мне спиной.

Женщина, торговавшая капустой, тоже сидела спиной ко мне. Она обедала, держа свою тарелку на коленях. Корзина была доверху наполнена орехами.

Я запустил руку раз, другой, третий, насыпал себе полный карман и затем, выскочив из узкого прохода, в котором стоял, пошел к Моулди и Рипстону, выглядывавшим из-за столба.

– Славно, Смитфилд! – воскликнул Моулди. – Я все видел. Ты напрасно уверяешь, что не знаешь дела! Молодец! Вот тебе твой пудинг!

– Мне бы так чисто никогда не сработать! – заметил Рипстон.

– Тебе? – с презрением вскричал Моулди. – Да если ты воображаешь, что ты можешь своровать хоть в четверть так хорошо, как Смитфилд, так ты ужасный хвастун. Я бы сам не сумел стащить орехи так ловко, как он. Но, конечно, в других вещах ему со мной не сравняться, – прибавил он, вероятно, боясь, чтобы я не слишком возгордился.

Все шло хорошо, пока было светло, но когда наступила ночь и я снова очутился в темном фургоне, я начал чувствовать сильнейшие угрызения совести. На этот раз Моулди был подушкой, и мне предоставили лучшее место. Я лежал головой у него на груди, и все же не мог заснуть. Я сделался вором! Я украл миндальные орехи, я убежал с ними, продал их и истратил вырученные деньги! Все мои жилы напряглись и бились, беспрестанно повторяя мне ужасное слово «вор».

«Вор, вор, вор!» – твердило мне сердце, и я ни на минуту не находил себе покоя.

– Вор! – прошептал я.

Моулди еще не спал.

– Кто вор? – спросил он.

– Я вор, Моулди, – отвечал я.

– Ну, а кто же тебе говорит, что ты не вор? – насмешливо спросил Моулди.

– Но ведь я никогда прежде не был вором, – серьезно сказал я. – Уверяю вас, никогда. Оттого-то мне так и грустно теперь.

– Ты врешь, – произнес Рипстон, также еще не спавший.

– Нет, право, – уверял я. – Умри я на этом месте, если неправда.

– Ну что же, – заметил Моулди, – ты точно так же и теперь можешь сказать: «Умри я на этом месте, если я вор».

– Нет, этого я не скажу, а то, пожалуй, и в самом деле умру. Ведь я теперь вор.

– Пустяки! Какой ты вор! – вскричал Моулди. – Разве то, что ты сегодня сделал, можно назвать воровством? Это совсем не воровство.

– А что же это такое? Мне всегда говорили, что брать чужое – значит воровать.

– Это говорят люди, которые сами не пробовали и потому не понимают, – сказал Моулди, приподнимаясь на локте, чтобы удобнее обсудить интересный вопрос. – Вот видишь, если какой-нибудь мальчишка войдет в лавку да запустит руку в ящик с деньгами и его поймают, – это будет воровство. Если он полезет в карман к покупателям, – это также воровство. За это отдадут под суд, и судья также скажет, что это воровство. Ну, а если какой-нибудь маленький мальчишка старается заработать себе полпенни, да его поймают с чужими орехами или с чужими яблоками, разве, ты думаешь, его будут судить? Никогда! Просто купец даст ему подзатыльника, и самое большее, если позовет сторожа. Тот поколотит его палкой да и отпустит; а разве сторожу позволили бы самому расправляться с настоящими ворами? Ни за что!