Маленький оборвыш - Страница 23

К оглавлению

23

Начальник каждый вечер обходил палаты, чтобы посмотреть, все ли в постелях. Когда он подошел ко мне, я позвал его. Все в палате подняли головы с подушек и посмотрели на меня с удивлением. Я и не подозревал, что совершаю дерзкий поступок.

– Ты меня позвал, мальчик? – спросил у меня начальник, как будто не доверяя ушам своим.

– Да, сэр, я хотел просить вас, чтобы вы приказали отдать мне мое старое платье и положить его сюда на стул. Я надену его завтра утром. Я хочу отсюда уйти.

В глазах начальника блеснул гнев. Затем он спокойно обратился к надзирательнице.

– Что, этот мальчик в своем уме, миссис Браун? – спросил он.

– В своем, сэр, если у этого дерзкого негодяя есть ум, – отвечала надзирательница.

– Очень хорошо! – сказал начальник, вынимая карандаш и записную книжку. – Он ведь из той партии, которая уходит завтра? Какой его номер?

– Сто двадцать седьмой, сэр, – ответила надзирательница.

– Благодарю… Ну, номер сто двадцать седьмой, тебе придется вспомнить сегодняшний вечер.

И, взглянув на меня еще раз, он пошел своей дорогой.

Я был поражен. Я закрыл голову одеялом и долго не мог опомниться.

Неужели это правда? Я не смею выйти из работного дома, когда захочу! Я здесь пленник, завтра меня увезут в то ужасное место, о котором рассказывал Байльс, и там, конечно, сразу засадят в черную яму за дерзость начальнику!

Что мне делать? Как избавиться от ужасной участи, грозящей мне? Если бы даже мне удалось вырваться из работного дома, я не могу бежать в этом платье. Я должен сознаться, что не постыдился бы унести с собою одежду, данную мне работным домом, но одежда эта была какая-то странная: коротенькая курточка, штаны с лифчиком, доходящие только до колен, синие шерстяные чулки и башмаки с медными пряжками. Как я мог бежать в таком наряде? Всякий за версту узнал бы меня. А впрочем, от работного дома до Арок недалеко. Только бы мне добраться туда. Моулди и Рипетон, конечно, выручили бы меня. Но как улизнуть из работного дома?

Я долго не мог уснуть, раздумывая об этом. Наконец к составил план, очень рискованный, но другого я не мог придумать.

У нас в палате была одна добрая женщина – помощница сиделок, которая часто получала от кого-то письма. Звали ее Джен. Письма эти привратник оставлял у себя, а она обыкновенно или сама сходила вниз за ними, или посылала кого-нибудь из нас. За то, что привратник сберегал ее письма, она часто давала ему на табак. Я решился воспользоваться этим. Конечно, мне придется много лгать, но это пустяки. Стратфорд казался мне слишком страшным.

Наступило утро. Мы завтракали в половине восьмого, а письма приходили с восьмичасовою почтою.

Когда я проснулся, я начал колебаться, но за завтраком мальчики осыпали меня насмешками и все толковали о том, как мне зададут в Стратфорде. Это разрушило все мои колебания.

В четверть девятого я ухитрился, спрятав шапку в штаны, незаметно выбраться из палаты и спуститься с лестницы. Внизу шел длинный коридор до самого двора, на дальнем конце которого находились ворота.

Там сидел привратник. Окно больничной палаты выходило во двор, и я увидел, что Джен смотрит на меня и как будто удивляется, с какой стати я очутился во дворе в такое время. Я не обратил на нее внимания и храбро подошел к каморке привратника.

– Писем нет! – сказал он, увидев меня.

– Я знаю, – отвечал я, – но Джен просит, чтобы вы позволили мне сбегать за угол, купить ей почтовой бумаги. Она говорит…

– Вот выдумала! – сердито вскричал привратник. – Разве я могу позволить это? Скажи твоей Джен, что уж очень она зазналась: просить такие глупости!

С этими словами он взглянул вверх в окно, а в окно Джен делала ему самые отчаянные знаки.

– Ладно, нечего знаки делать! Если я пущу его, меня за это, пожалуй, прогонят со службы.

– Позвольте, – перебил я его поспешно, видя, как моя надежда исчезает. – Джен еще велела мне купить вам восьмушку табаку.

– Гм, это другое дело!.. – Он опять взглянул в окно больничной палаты, где все еще стояла Джен.

Она вся раскраснелась: верно, у нее мелькнуло подозрение, и она отчаянно мотала головой.

– Да только нечего вашей Джен задабривать меня табаком. Ну, давай деньги, а сам беги скорей, да смотри, не копайся, не то тебе достанется!

Дать ему деньги и бежать! Он меня отпускает, дорога открыта, и вдруг все дело должно погибнуть из-за того, что у меня нет каких-нибудь двух пенсов. Я прибегнул к новой лжи.

– У меня нет мелочи, – сказал я. – Джен велела мне купить вам табаку из тех денег, что дала мне на бумагу.

Я стал искать в кармане воображаемую серебряную монету.

– Ну, иди скорей! Чем тут стоять да болтать, ты бы уж и вернуться успел!

Он отодвинул засов маленькой калитки, и я был свободен! Мне хотелось тотчас же пуститься бежать, но я боялся, не подстерегает ли меня кто-нибудь, и потому сначала просто пошел скорым шагом.

Зато, дойдя до первого угла, я бросился бежать во весь дух.

Было пасмурное холодное утро, я чувствовал себя необыкновенно легким и бодрым. Местность была мне знакома; я знал самую близкую дорогу и минут через шесть добежал до того прохода на набережную, который вел вниз, в темные Арки.

XI
Я еще раз направляюсь к улице Тернмилл

Когда я повернул в проход к Аркам, на часах пробило девять.

Это заставило меня остановиться. Моулди и Рипстона не могло быть под Арками, они, наверно, давно уже на работе и не вернутся раньше сумерек.

Надобно провести весь день, не видавшись с ними. Это значительно уменьшило радость, которую я испытывал, вырвавшись так благополучно из работного дома. Я мог, конечно, разыскать своих друзей на базаре, но явиться туда в моем костюме было немыслимо. Я решился пробраться под Арки и там ждать их возвращения. Странно: то место, где стоял наш фургон, оказалось совсем не таким уютным, как я ожидал. Там было темно и жутко. Сырость пронизала меня до костей.

23